Секретное бактериологическое оружие Японии. Малоизвестные страницы Второй мировой войны
Хабаровский трибунал в 1949 году рассмотрел дело о преступных деяниях японской военщины в создании и применении бактериологического оружия во Второй мировой войне. Применение бактериологического оружия выявил и раскрыл Хабаровский военный трибунал по делу военнослужащих японской армии, обвиняемых в его подготовке и использовании. Весьма яркий процесс своего времени, но будто не замеченный никем в 2009 г. по случаю 60-летия. И даже теми, кто еще вроде бы совсем недавно так настойчиво и обостренно высматривал в нашем свежем прошлом малейшую слезу ребенка.
Ю. Ефименко. По страницам газеты «Советская Россия»
2011-09-03
Немного об известном
В отличие от Первой мировой войны, подытоженной победителями без малого втихаря в лесу под Парижем, Вторая завершилась исторически громко: показательными и обширными судебными процессами – международными военными трибуналами над теми, кто был в полной мере ответственен за ее развязывание и жертвы.
Первый, наиболее знаменитый (по крайней мере для поколений за сорок), над гитлеровской верхушкой, заседал в немецком городе Нюрнберг с 20 ноября 1945 года по 1 октября 1946-го. Чуть менее года. Набитый под завязку и корреспондентами от всего и всея, кто ежедневно рассказывал о нем на весь мир. Второй, Токийский, над японской военно-политической властью прошел с 3 мая 1946-го по 12 ноября 1948-го, растянувшись на два года, и в относительной тиши. Журналистов хватало, но чрезвычайного интереса не выявилось – планета уже вовсю занялась восстановлением.
Оба они по сей день не так уж и забыты. В Германии и Японии особенно. Правда, явно с разным отношением. Для немецкой нации, с ее былыми вековыми взлетами в науке, философии, в искусствах и ремеслах, грянувший Нюрнбергский процесс остался очень тяжелым, а все же полезным уроком. В Японии, лишь слегка изменившей свой флаг – от солнца не расходятся больше лучи (на всю Великую Азию!), широкого общественного внимания привлекать не любят. Токийский процесс, Сан-Францисский мирный договор и потеря Курильских островов – «не сыпьте соль на раны!».
Но был и третий, который за рубежом давным-давно стараются как бы не замечать, да вот и у нас голоса точно притомились: Хабаровский процесс. Он прошел с 25 по 30 декабря 1949 г. над японскими военнослужащими, обвиненными в подготовке и применении бактериологического оружия. Его выделили из Токийского в самостоятельный по самому настойчивому требованию советского руководства. И потому, что бактериологическое оружие было применено против нас. Начиная с 1939 года с боев на Халхин-Голе не единожды. Как и против Китая, Монголии. И потому что Советский Союз к этому часу, вынеся основную тяжесть Второй мировой, поднялся до столь убедительно великой державы, что с его мнением посчитались. И по еще одной, сугубо важной именно для нас причине – под суд пошло прежде всего командование Квантунской армии, порождения Русско-японской войны 1904–1905 годов, долговременно, с начала тридцатых, нацеленной против нашей страны. Кстати, ее главнокомандующий Ямада Отозоо – участник Русско-японской войны. Историческое завершение судьбы!
На Нюрнбергском процессе 12 человек были приговорены к смертной казни и 7 – к различным срокам, включая пожизненный. Германия приняла приговор молча, как должное. На Токийском – на эшафот отправили 7 человек, включая двух бывших премьер-министров, 16 получили пожизненный и двое длительные сроки. Японское руководство выразило глубокую благодарность союзным державам, США и Англии в частности, за проявление гуманности. Ожидали, видать, худшего. Но особенно, думается, за то, что те не стали привлекать ни к какой ответственности первейшего по должности японского военного преступника – императора Хирохито, который подписывал преступные указы, стоившие самой Японии и другим странам, а более всех Китаю, многомиллионных жертв.
На Хабаровском процессе только 4 человека получили высшую меру – по двадцать пят лет исправительно-трудового лагеря. Остальные обвиняемые, еще 8 человек, различные сроки – от двадцати до двух лет. Если бы заседание Хабаровского трибунала не закончилось в самые последние декабрьские дни, – а затянуть суд ничего не стоило, – высшая мера стала бы расстрелом, восстановленным в СССР с января 1950 года. Пожалели. Советская бесспорная и совершенно очевидная гуманность никак не была отмечена японской стороной. Как и то, что ни один из «двадцатипятигодковых» не отсидел свой срок до законного конца – все были амнистированы и досрочно возвращены на родину. А вот японских претензий к нам как тогда, так и поныне выше крыши. Будто психопатология повредила умы досточтенных японских политиков.
А теперь – о малоизвестном
По сложившейся традиции, заговори о Хабаровском процессе, всплывает зловещий «отряд 731» под Харбином. На его месте китайцы мудро сделали мемориальный комплекс, который всякому мыслящему человеку следует навещать, как Освенцим в Польше или Хиросиму в Японии. Но в том-то все и дело, что на Хабаровском процессе постоянно звучали именования четырех таких жутких «отрядов»: «731-го» и «100-го» (под Чаньчунем), находившихся в составе Квантунской армии, а еще «отрядов» «Эй» и «Нами» в Центральном и Южном Китае. «Нами» – под Гуаньчжоу (бывшим Кантоном) с фронтовым кодированием «отряд №8604». «Эй», он же «Тама», – под Нанкином как «отряд №1644». Все вместе эти четыре спецформирования для подготовки и ведения бактериологической войны составляли японское «секретное оружие». Заманчивую возможность скорого и гарантированного успеха с минимумом расходов и усилий! И состояли под особым «патронажем» высшего военного руководства Японии. И все до единого активнейше действовали!
Никто еще не сложил полной картины. По сей день нет итоговых цифр умерщвленных как в самих «отрядах» в ходе «экспериментов», так и уничтоженных в результате их полевых «маневров». И в обозримом будущем вряд ли они появятся. До сих пор о южных отрядах нам известно не более того, что всплыло в показаниях обвиняемых и свидетелей на Хабаровском процессе да мельком проскочило на Токийском трибунале, где тему сворачивали тотчас же. Наибольшая часть отрядных сотрудников, документы и самое ценное оборудование ушли в руки американского командования. Со всеми вытекающими последствиями. И первейше: еще никому из исследователей не удалось получить к ним доступа. «Отряды» 731 и 100 были вполне выразительно извлечены на свет божий только благодаря Хабаровскому трибуналу.
Они были образованы в 1935–1936 гг. и развивались далее на основе секретных указов императора Хирохито. Курировали непосредственно генеральный штаб и военное министерство. Для всех это были «Управление по водоснабжению и профилактике частей Квантунской армии» и некое «Иппоэпизоотическое управление Квантунской армии». И стали вполне воинскими частями – «отрядом 731» и «отрядом 100» с нападения на СССР гитлеровской Германии и в связи с подготовкой японских войск ко вторжению на советский Дальний Восток. Желающие узнать о первоначальной маскировке южных «отрядов» могут обратиться за содействием в Госдеп США. А вдруг ответят! Можно, конечно, и в правительство Японии. Но эти точно не ответят.
А истоком всему были настойчивейшие старания поначалу мало кому известного Исии Сиро. Сын крупного помещика, дипломированный медик, выпускник императорского университета Токио, преподаватель Военно-медицинской академии и законченный выродок, он с начала тридцатых годов стал искать покровителей в высшем руководстве Японии для проталкивания идеи бактериологической войны, ее принципов и механизма ведения. И преуспел ведь! Убедил в ее перспективности! Вскоре за японской оккупацией Маньчжурии здесь появилась бактериологическая лаборатория под его личным руководством. В целях секретности назвали «отрядом Того». Это из него вырастет позже, под началом все того же Исии, «отряд 731», где начальником страшной внутренней тюрьмы станет его старший брат. К тому же «по зову сердца» – вольноопределяющимся. Такое вот «семейное предприятие» по умерщвлению людей было у японцев!
Исии Сиро дважды покомандовал «отрядом 731»: в самом начале, при его становлении, и в самом конце, с марта 1945 года до последнего дня, успев сбежать. Американцы укрыли его, не выдав суду. А с ним и персонал всех четырех отрядов. Под трибунал попали лишь те, кого удалось отловить в августе-сентябре частям Красной армии.
Тот самый «отряд 731»
Сразу же за наступлением советских войск в глубоком тылу Квантунской армии загремели выстрелы и взрывы, запылали целые военные городки. По приказу ее главнокомандующего срочно и подчистую уничтожалась секретная сеть «отрядов» с их филиалами. Все наиболее важное с персоналом срочно переброшено через Корею в Японию. Почти всему составу «отряда 731», за исключением филиалов, удалось удрать. Его следы, по которым рано или поздно нужно было пройти дотошливым историкам, теряются в небольшом японском селении Хаги на берегу Корейского пролива, где он был распущен. Еще раньше, на перроне пхеньянского вокзала, с ним простился бежавший на самолете сам Исии. В Японии имена сотрудников отряда известны. В первые послевоенные годы их аккуратно проверяли на «лояльность».
«Отряд 731», по признанию самих же японцев, был самым мощным по возможностям производства и применения бактериологического оружия. Это был не имевший аналогов в мире военный бактериологический комбинат со штатом около трех тысяч научных и технических работников. Посетив его, даже сам главнокомандующий генерал Ямада «был крайне поражен размахом исследовательских работ и колоссальными возможностями отряда по изготовлению бактериологического оружия!» Эти «возможности» – миллионы миллиардов возбудителей сибирской язвы, холеры и чумы.
Его первый отдел, исследовательский, «разрабатывал все более и более эффективные средства бактериологического поражения» войск и населения без разбора. Этому-то «убойному» отделу и подчинялась внутренняя тюрьма, откуда для изуверских опытов поставлялись жертвы. «Бревна», как их называли японцы. С крематорием. Второй проверял на полигоне результативность усилий первого. И тоже – на людях. Там же изобретались способы и средства распространения бактерий. Керамические бомбы, например, или пистолеты-распылители в виде авторучки и трости. Третий служил больше ширмой, и впрямь занимаясь водоснабжением. Располагался на видном месте в Харбине, но и там имелись мастерские по изготовлению специальных бомб – «системы Исии». Зато четвертый представлял собой настоящую «чумную фабрику», оборудованную котлами, автоклавами, культиваторами, термостатами и холодильником для готовой продукции – болезнетворных бактерий.
Всего отделов было восемь. Отметим еще «учебно-просветительный», где обучали методам и особенностям использования бактериологического оружия. Кузница кадров бактериологической войны. Каждый из отделов имел свои отделения. А сам «отряд» – густую сеть филиалов, приближенных к советской границе и приданных квантунским частям. Дополнительно в армейских соединениях имелись свои специально обученные группы. Словом, «отряд» был вершиной хорошо выстроенной и налаженной «машины смерти». С самого начала его мишенью был Советский Союз. Вот и место дислокации, под Харбином, было выбрано прежде всего потому, что отсюда было удобнее действовать против нас.
Исии Сиро, ключевая фигура всех этих событий, вовсе не случайно вновь оказался здесь весной 45-го, и уже в звании генерал-лейтенанта. Прибыл с заданием резко увеличить производство бактериологического оружия и максимально приготовиться к его широкому применению.
Генерал Мацумура Томокацу, начальник оперативно-стратегического отдела штаба Квантунской армии, самый осведомленный штабист, честно признался, что в случае начала войны с СССР «бактериологическое оружие должно быть применено в районе городов Ворошилова, Хабаровска, Благовещенска и Читы». Владивосток не попал в этот перечень лишь потому, что относился к целям флота. Но бактерии были бы те же.
За доброе десятилетие своего существования «отряды» успели этак славненько поработать: провели крупные операции по рассеиванию смерти в 1940-м, 1941-м и в 1942 годах в Южном и в Центральном Китае, частенько появлялись у границ Монголии и СССР, заражая приграничные водоемы. «Производственные» возможности только одного «отряда 731» выражались в более чем пять миллионов «чумных» единиц на каждого жителя планеты. Вслед за Китаем и СССР в планах значились Англия и США.
Сколько же всего в итоге их общей «деятельности» погибло и пострадало людей, уничтожено домашнего скота и животных, заражено земли, таковых данных о совокупном ущербе, в чем бы ни выражался, на сегодня нет. По крайней мере на виду. Отступая во время боев с китайцами, японские военные, не мудрствуя лукаво, просто заражали всю местность.
Следует прибавить и собственные потери, о которых малоизвестно даже самим японцам. В июле 1944 года подполковник Ниси Тосихидэ, принимая руководство учебно-просветительным отделом, в сейфе предтечи обнаружил документы о применении бактериологического оружия в 1939 г. на Халхин-Голе. Был среди них и список отряда смертников, в который вошли два офицера, около 20 унтер-офицеров и рядовых. Их подписи, как и положено, скреплены кровью. Судьба этих «чумных» камикадзе неизвестна. Список бы найти. Он может храниться в токийском храме Ясукуни, где, погибнув, они зачислены в народные герои. Как и тех сотрудников «отрядов», кто по неосторожности заражался и умирал в закрытых госпиталях.
Особенно, и для начала, хотелось бы узнать поточнее о тех, кого уничтожили в отрядных «фабриках смерти». Приблизительно только в «отряде 731», по утверждению подследственных, и только от заражения бактериями, с 1940 года – 3000 человек. В целом берите больше. К примеру, о другом «отряде», «Нами» с его 12 филиалами, на Токийском процессе была зачитана выдержка из «Итогового доклада о расследовании японских военных преступлений, совершенных в Нанкине». Проводивший следствие нанкинский прокурор смог лишь констатировать: «Количество людей, убитых этим подразделением, нельзя точно установить». Наиболее ясное представление мы имеем только о внутренней тюрьме «отряда 731». И то благодаря Хабаровскому процессу.
Ад по-японски
Об ее уничтожении, как и всех сооружений «отряда», подробно рассказал в середине пятидесятых один из непосредственных участников, скрывшийся под псевдонимом. Его книга в 1958-м переведена и издана у нас. Чтение не для слабонервных. Авторы современной «чернухи» отдыхают. Кстати, вместе с госпиталем отправили на тот свет даже своих тяжелобольных. В те же часы, когда смрадно запылали обломки «отряда 731», шла срочная ликвидация и «отряда 100», а по всей Маньчжурии и их филиалов.
Внутренняя тюрьма 731-го вмещала от 400 до 600 человек. Сколько и как натолкать. Китайцев, маньчжур, русских, чьих имен японцы не спрашивали. Хватало присвоенных номеров. Палачам безразличны паспортные данные их жертв. Здесь были общие камеры десять на десять метров с бетонными ребристыми стенами, с минимумом воздуха и света и с парашей в углу. На первом этаже пол был земляной. Спали на рогожах.
Их сюда свозили после допросов и пыток жандармские управления со всей Маньчжурии, руководствуясь священным Уведомлением об «особых отправках» с перечнем признаков: если лицо «просоветски или антияпонски настроено», «не проявляет чувства раскаяния», «нет надежд на его перевоспитание», «если было партизаном или совершало подобные этому вредоносные действия». Или – шедевр жандармской мысли! – «если, несмотря на незначительность преступления, освобождение нежелательно». Словом, в «отряды» попадали первейше политзаключенные. «Идейные». И можно ручаться – далеко не худшие из людей!
Для советских граждан на окраине Харбина, в местечке Хейбо, в 15–20 километрах от «отряда 731», был даже свой лагерь на 140 человек с ласковым названием «Хогоин» – приют. Отсюда их и увозили на погибель в машинах, окрашенных в темный цвет, без окон. Под фасадом главного здания «отряда» был потайной тоннель, их последняя дорога.
Что ж, заглянем в отрядную тюрьму. Но не забудем: увидим все глазами нелюдей самурайского толка – бестрепетно безжалостных, бесчеловечных по духу и не способных на самую малую кроху сострадания.
В марте 1940 г. жандармский фельдфебель-конвоир из Куракадзу Сатору, доставив из Харбина ночным рейсом очередную партию, упросил здешнего фельдфебеля показать ему тюрьму. Уж очень глянуть-то хотелось. Тот, разумеется, доложил начальнику тюрьмы, Исии-старшему, и они с ним пошли втроем. «Мы подошли к главному зданию отряда 731, имевшему прямоугольную форму, в середине которого стояло скрытое от постороннего взгляда помещение тюрьмы. Помещение тюрьмы делилось на два корпуса – на левый и правый. Я осмотрел левый корпус. Мы прошли через коридор; слева была караульная комната, направо была лестница, еще одна комната и далее шли камеры… Это были главным образом китайцы, но были среди них и русские, и среди китайцев было пять женщин».
Главный квантунский кадровик-штабист полковник Тамура Тадаси идет по ней в начале июня 1945 года. И в сопровождении самого генерала Исии: «…в специальных камерах, в дверях которых были окна, содержались живые люди, закованные в цепи и используемые, как мне объяснил лично Исии, для опытов по заражению смертоносными болезнями. Среди этих подопытных я видел китайцев, европейцев, одну женщину. Как мне лично объяснил генерал Исии, эта женщина и европейцы являются русскими... Люди лежали прямо на полу и находились в тяжелом, беспомощном состоянии».
В отличие от полковника любопытный фельдфебель нарисовал и картинку лаборатории: «Когда я зашел в лабораторию тюрьмы, там на длинной скамейке сидело пять подопытных китайцев, у двоих совсем не было пальцев, руки у них были черные, а у двоих виднелись кости. Пальцы хотя и были, но оставались одни кости… Это получилось у них в результате опытов по обморожению».
Это самое простое, что можно было показать жандарму без риска. Так себе – «побочное производство» для подготовки японской армии к зимней кампании в Сибири и на Дальнем Востоке. Других садили в барокамеры для выяснения пределов выносливости организма на больших высотах, понижая давление до момента их постепенной и жуткой гибели. Со съемкой на кинокамеру. Исследования для авиации. В «отряде» проверялось и действие химического оружия – нарывного газа. Главным же было подробное изучение эффективности применения чумы, холеры, сибирской язвы и прочей смертельной заразы.
Люди, однажды попавшие в эту тюрьму, оттуда не возвращались. Генерал Кавасима Киоси, бывший начальник производственного отдела, дает показания: «Если заключенный, несмотря на заражение его смертоносными бактериями, выздоравливал, то это не спасало его от повторных опытов, которые продолжались до тех пор, пока не наступала смерть от заражения. Лиц, подвергавшихся заражению, лечили, исследуя различные методы лечения, нормально питали и, после того как они окончательно поправлялись, их использовали для следующего эксперимента, заражая другими видами бактерий. Во всяком случае живым из этой фабрики смерти никто и никогда не выходил».
Отметим, Кавасима Киоси на процессе был обвиняемым и все-таки взялся именно так определить свой «отряд» – фабрикой смерти! Запишем за ним авторство: сказано на предварительном допросе 23 октября 1949 г. Умерших, вскрывая, напоследок тщательно исследовали и сжигали в крематории. В «отряде 100» такового не было. Вконец обессилевших и уже не нужных там просто убивали выстрелом в затылок или инъекцией цианистого калия и закапывали на скотомогильнике. Как поступали в других «отрядах» – вопрос к будущим исследователям. Одно бесспорно: смерть заключенных была садистски затяжной. Это были фабрики особо изуверской – неотвратимо и мучительно растянутой смерти!
Но и при всей безнадежности своего положения далеко не все и не всегда гибли покорно, без боя! Даже в тюрьме «отряда 731» восставали. По крайней мере так было летом 1945 года. О том суду поведал отрядный интендант Реочиро Хотта. Японское, до карикатуры бесстрастное, без заглядывания даже в собственную душу, изложение раздражает, но иного нет: «Вместе со мной в учебном отделе отряда учился офицер медслужбы Мэгура, мы с ним жили в одной комнате... Летом 1945 года Мэгура пригласил меня зайти к нему в лабораторию в гости. Я несколько задержался, а потом, когда пришел, то увидел, что он чем-то чрезвычайно взволнован и на что-то разозлен. Я спросил, на что он так разозлился, и он мне разъяснил, что заключенные в тюрьме оказали сопротивление… Через два-три дня после этого Мэгура рассказал мне, что один подопытный проявил буйство и ударил экспериментатора дверной ручкой. Ударив своего экспериментатора, этот заключенный выскочил из камеры и побежал по коридору, захватил ключи и открыл несколько камер. Часть заключенных успела выскочить, но это были только смельчаки. Причем эти смельчаки были расстреляны».
Кто был этот смелый и сильный человек? Русский? Китаец? Нет, он не «проявил буйство» – именно восстал! И ударил не «экспериментатора», а палача. И ключи не «захватил», а вырвал, и скорее всего ударив покрепче другого «экспериментатора» или тюремщика. Как и где бы докопаться до этой истории в бездонных и замурованных от сторонних глаз архивах? Очень хочется узнать подробности об этих двоих, требующих особого разговора.
Советский солдат Демченко
Мы обязаны его разыскать. Думается, он до сих пор где-то числится в списке без вести пропавших. Его мужественное поведение, несгибаемая стойкость в выполнении воинского долга и присяги, беспредельная преданность своей Родине поразили даже тертого японского жандарма, который как раз и руководил пытками. Поручик Ямагиси Кендзи был заместителем начальника лагеря «Хогоин», руководителем информационно-следственного отделения. Интересные у него были обязанности! С его же слов: «собирать сведения об экономическом, политическом и военном положении СССР, а также выявлять лиц, склонных к побегу, нарушающих лагерный режим и ведущих среди лагерного контингента антияпонскую агитацию. Лиц, враждебно настроенных к Японии, а также тех, которые не желали подчиняться лагерному режиму, я отправлял в «731-й отряд», куда в разное время за 1945 год было отправлено около 40 советских граждан». Это только за 1945-й! А лагерь занимался «особыми отправками» с начала 1942-го. Сам Кендзи в лагере с начала 1944-го. Так что на его «служебной совести» советских граждан куда больше. Кстати, владел русским языком.
Вот в чьи руки попал Демченко. И кому накрепко запомнился. Настолько, что Демченко он припомнил сам, по собственной инициативе: «Фамилии всех лиц, отправленных на уничтожение в «731-й отряд», я не помню. До сего времени сохранился в памяти солдат Советской армии Демченко, который в категорической форме отказался давать какие-либо сведения о Советском Союзе. С моего разрешения к нему применялись меры физического воздействия, следователи подвергли пытке, подвешивая его за руки, за ноги к балке. Демченко все же показаний не давал». И не дал. Поразив заскорузлую душу самурая высотой своего воинского духа. Может быть, именно Демченко и восстал затем в отрядной тюрьме? Такому было дано!
О Демченко мы пока не знаем ничего. Кроме самого главного, что его поступок и поведение – из воинских подвигов. За такой же – под пытками не выдать тайны – красноармеец Сулухия в 1942-м и младший сержант Юрий Смирнов в 1944 году стали посмертно Героями Советского Союза. Но чтобы заговорить о его полном праве на награду, нужно прежде разыскать его самого: кто он? Где родился, вырос, где остались его близкие? Откуда призван и где служил? Демченко ждет. Он рассчитывал на нас. Ради нас совершал свой подвиг. Как и великая страдалица, Неизвестная Мать, кому в жутчайшей тюрьме препоганого «отряда 731» выпала самая горестная и самая тяжкая судьба.
Харбинская мадонна
Ох как тяжело даже много лет спустя прикасаться ко всему этому! Сознание и очень взрослого человека с трудом выносит встречу с такой долей. Начиная с острой несправедливости – безымянности столько выстрадавшей, непостижимой женщины-матери, о ком можно уверенно сказать: Марии Богоматери судьба выпала несопоставимо легче! И в этом сравнении все на виду. Начиная с рождения на казнь. «В апреле 1941 года – первым сообщает о Неизвестной Матери на допросе генерал Кавасима Киоси, – когда я только прибыл по назначению в отряд, я осматривал тюрьму и увидел в одной из камер двух русских женщин, у одной из которых был годовалый ребенок, родившийся в тюрьме отряда».
Родить и выкормить посреди свинцово-тюремного бытия! В условиях камеры, о которых уже говорено выше. Нет, Марии были даны просто первоклассные условия: в теплом хлеву и при близких, а не под надзором жесточайших тюремщиков, не в цепенящей зависимости от палачей, кому и в глаза не глянуть без страха, и последней надежды, с постоянством гнетущей материнской беспомощности против их любой воли и прихоти. Мария тоже была в опасности, но не в такой неумолимой, предопределенной и неотвратимой.
Грудничок всегда хлопотен. И не мог, например, не кричать из-за нужды в свежих пеленках, из-за больного животика или камерной духоты. А что она могла сделать? Чем помочь? Или плакал, потому что вдруг исчезла мать. Она не могла сама и полноценно кормить, а ее молоко вряд ли было таким уж хорошим при собственном ужасном состоянии. Ладно хоть не отравленным каким-нибудь «экспериментом». Она не могла приодеть, как нужно бы и хотелось. Что давали тюремщики, то и годилось.
Думается, никому, даже самому Господу Богу, не измерить до конца степень всех ее глубочайше материнских страданий и муки с убийственной бесконечностью напряжения тревоги. В любое время «экспериментаторы» могли вырвать у нее ребенка из рук. И самое страшное – для своих «опытов». И в любой день она могла погибнуть сама, оставив его, столь выстраданного, уже приговоренного беззащитным без ее заботы и теплых прикосновений.
Генерал Кавасима поспешил заверить: пока он служил в отряде, «эти женщины были живы». А пробыл он там по март 1943 года. Это может значить то, что и ребенку дали дожить как минимум до трех лет. Три года безмерного напряжения души у той, у кого «экспериментаторы» в любое время его могли вырвать из рук для какого-то из своих мерзких «опытов»! Три года лихорадочного ожидания и собственной гибели в любой день и час! Кому снести такую долю! Как хотелось бы поверить, что хоть ребенка оставили в живых! Ну передали бы кому-то на воспитание. Похоже, следователи тоже имели такую надежду, и все пытались уточнить у одного, у другого: что сталось далее с матерью и ребенком? И получали один и тот же ответ: из отрядной тюрьмы никто и никогда не выходил живым. Плача и слез этого безымянного ребенка никто из японцев не услыхал, не разглядел. Как и глаз матери, у которой сами же приняли роды. Но и не могли услышать, увидеть. Да, в Японии всегда любили детей. Но только своих.
Все рассказанное о Неизвестной Матери документировано. Признают ли ее святой когда-нибудь церковники, да и станут ли вообще тут что-либо решать, не знаю. Но я лично уверенно и от совести так назвал ее и буду звать, пока жив, – Харбинская мадонна!
Последнюю операцию квантунские бактериологические «боевики» провели 20 августа 1945 года. Уже после приказа о капитуляции. Это сделали сотрудники одного из филиалов «отряда 100» – заразили сапом и разогнали из конюшни 60 лошадей. Бессмысленнее не придумать!
В 1946 году великовоинственный президент США Гарри Трумэн вдруг пригрозил СССР бактериологической войной. В дополнение к атомной. Впервые. В начале 50-х, во время Корейской войны, американские вооруженные силы бактериологическое оружие применили. Впервые же. Все последующие годы оно только совершенствовалось. По слухам, Исии дожил до 90-х годов. Не судим.
Ю.ЕФИМЕНКО